| |
КУЛЬТУРНЫЕ МОТИВЫ И ИСТОРИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ ЛИТВЫ В ПОЭЗИИ К. БАЛЬМОНТА.
Тема Литвы, образы её мифологии и фольклора находят своё особое воплощение
в творчестве русского поэта-символиста Константина Бальмонта. Главные
цели данной статьи: 1) объяснение причин, лежащих в основе воплощения
литовской темы в творчестве Бальмонта; 2) рассмотрение главных культурных
мотивов и исторических образов Литвы, реализованных в его поэзии (изучение не
в узко-прикладном, текстуальном смысле, а в - культурологическом и социально-
историческом планах).
Можно упомянуть несколько существенных причин, которые, побудили
поэта обратиться к этой теме. Это общение с теми людьми, которые находились
в центре литовской эстетической сферы и литературного творчества - Людасом
Гирой, Винцасом Креве, Балисом Сруогой, Антанасом Венуолисом и, разумеется,
Юргисом Балтрушайтисом. Кроме того, предположения о литовских корнях своего
рода. Но эта мотивация появилась позже, потому, полагаем, что главная причина
скрывалась в творческих принципах, эстетических установках, личных вкусовых
предпочтениях, сформированных априорным знанием, представлением о культуре
и истории Литвы.
Можно выделить два периода, в течение которых Бальмонт уделял большое
внимание теме Литвы в своём творчестве. Первый (1899-1909 годы) - когда были
написаны стихотворения на мотивы литовских народных песен. И второй (1928
- 1931) - когда были написаны несколько сборников стихотворений, в которых
ярко, рельефно было воплощено представление Бальмонта о самых знаковых, интересных
образах литовской мифологии, фольклора в целом, передано его ощущение
существенных особенностей народного миросознания. В основном это отражено
в сборнике Северное сияние. Стихи о Литве и Руси. Кроме того, можно упомянуть
и о таких сборниках, как Огненная птица и Птицы в воздухе, где присутствуют
мотивы литовских народных песен.
Закономерно возникает тема диалога культур и вопрос о том, что привело
Бальмонта к оригинальному, собственному переосмыслению этих мотивов, какие
магистральные творческие интенции присутствовали в атмосфере культуры
рубежа XIX - XX веков.
Желание, стремление обратиться к Иному вызвано не общеизвестным пристрастием
Бальмонта к путешествиям, к движению, что помогало ему воплощать
своё понимание другой - чужой, но не чуждой культуры. Это, прежде всего, вызвано
поиском того, что можно обозначить, как истинное, первозданное, а не только
древнее и экзотическое, необычное.
Общее психологическое, моральное ощущение времени рубежа XIX - XX
веков (то, что Достоевский ещё задолго до его наступления определил фаталистически-
мрачно: всё подорвано, а Василий Розанов выразился: жизнь иссякает в
своих источниках) требовало иного подхода к действительности. Позитивизм,
рационализм, прагматизм европейской цивилизации, так долго покоившийся
на двух сводах (христианстве как всеобщей религии, как образа духовного восприятия
мира - источнике творческих порывов и направлений в искусстве; с
административной, официальной стороны - понятия римского Закона и Порядка,
организующего бытие людей непосредственно, ежедневно) - этот реалистичный,
обоснованный подход к действительности перестал удовлетворять в эстетическом
плане и в смысле содержания тоже лишился прочности и универсализма. Прежде
всего, это привело к тому, что можно назвать в двух словах - кризис веры, причём,
в самом широком смысле этого понятия.
Обращение Бальмонта к форме и содержанию образов литовской мифологии
как части национальной культуры носит характер не только эстетической
установки, но и стремления познать, воспринять Настоящее в виде древних, ар-
хетипических образов. Насмешливые отзывы современников, что он постоянно
рядился в одежды индийские, персидские и многие другие, делая это для того, чтобы
привлечь внимание к своему творчеству, не всегда обоснованы.
С одной стороны, идеалистический, романтизированный образ Литвы Бальмонт
воспринимал из творчества Мицкевича, Словацкого, Крашевского; с исторической
точки зрения этот образ поддерживался знанием, информацией о нюансах
взаимоотношений России и Литвы (от Средних Веков до начала XX века). А с
другой - было много впечатлений от общения со своими литовскими друзьями.
Обосновывая свой интерес к фольклору Литвы, Бальмонт писал:
Духовность литовских песен более религиозна, торжественна, благородна.
Литовский фольклор обладает некоторым отблеском, признаком античности.
Как всем проявлениям первичного искусства, уму свойственна простота и утончённость
[цит по: Vidugirytė 2005:71].
И это влечение Бальмонта к древним, исходным темам и отзвукам не является
какой-то эстетической позой, вычурным орнаментом его творчества. Оно
обусловлено теми тектоническими сдвигами, которые происходили в сознании
творческих людей рубежа эпох - идеализм и позитивизм как философские направления
показали свою недостаточность: известный нравственный императив
Канта становился величиной весьма относительной, надо было выйти за пределы
существующего, поэтому был так популярен Ницше с утверждением: Человек есть
нечто, что должно превзойти [Ницше 1997:189].
Отсюда, стремление одних к причудливым культам.увлечение спиритизмом.у
других - к исследованию потенциала, заложенного в древних культурах, религиях
Востока, мечта о воссоздании мифа.
Бальмонт обращается не только к далёким странам, их традициям и
своеобразию жизненного уклада, он смотрит на то, что рядом. И это воплощено,
поначалу, в довольно интимной форме эпистолярного жанра. В одном из писем
Людасу Гире он излагает свою мысль таким образом: Мой предок... из той части
Литвы, где, кажется, Вечный Огонь почитали больше всего. Вот почему я написал
свой Гимн огню - свою любимую поэму [цит по: Valionis 2006:2 ].
Личный, частный интерес, как импульс к познанию культуры является важным,
и этот образ (Вечного Огня) органично вписывается в творчество Бальмонта, посвященное
теме Литвы. В поэзии Бальмонта присутствуют такие мифологические
персонажи, как бог грозы Перкунас (на Руси, соответственно, Перун), Один, что
ближе уже к скандинавскому эпосу. Если определять специфику других образов, то
ворон - это не мрачная, инфернальная птица, а предвестник, медиатор, объединяющий
архетипы Неба и Земли (что характерно для фольклора, впрочем, не только
литовского). Доходит даже до того, что в одном из своих стихотворений Бальмонт
называет своего литовского приятеля Балиса Сруогу вещим вороном.
Нельзя согласиться с субъективными воззрениями некоторых исследователей
на Бальмонта как на человека, который в поздний период творчества занимался
перепеванием старых мотивов и бесконечной стилизацией, играл словами, не
заботясь об их содержании. На самом деле, увлечение фольклором, особенно
народными песнями, обладающими самобытным внутренним ритмом, много
дало Бальмонту в создании того, что называется музыкой слова. И с этим ритмом
должно согласовываться другое - небанальное, необычное слово как обозначение
вечных понятий. Американская исследовательница русского символизма А. Пайман
писала о Бальмонте: Он догадался, что слова, произнесённые в первый раз, живут,
произнесённые во второйраз - существуют и, наконец, произнесённые в третий раз
- всего лишь наличествуют [Пайман 2000:11]. А для поиска и обнаружения нового
слова необходимо движение, прежде всего внутреннее. Например, изучение иного
языка. Этот факт имеет значение в свете того, что Бальмонт считался самым космополитичным
среди русских символистов, он являлся полиглотом. И литовский
язык тоже вниманием не обошёл. Причём, как человек творческий воспринимал
его не только как лингвистическую данность, а как средоточие национальных
традиций, обычаев, воплощение мировоззрения, реализованного, в частности
в мотивах песен, мифологических образах, сказках. Отвлечённая философская
ницшеанская идея Сверхчеловека, столь популярная в то время, пытается найти
у Бальмонта своё воплощение в рамках древних мифологических образов.
В процессе изучения литовского фольклора и его творческого переосмысления
Бальмонт столкнулся с проблемой, которая в определённом виде наличествует и
сейчас - большой мифологический массив изучен недостаточно полно. Можно
говорить об изобилии источников, исторических свидетельств о богопочитании,
этнографических данных, описании дохристианских воззрений и верований, но
это в целом порождает много противоречий, фантазий, домыслов. Тем не менее,
во многих стихотворениях Бальмонта можно увидеть то, что для него является
знаковыми элементами первичного, языческого мировосприятия: змеи, огонь,
солнце, железный молот. А также - воплощение сил природы, образы небесных
светил, духи предков. И это вполне согласуется с официальной, научной классификацией
того, что можно было встретить в литовских мифах. Образы, мотивы,
которые являлись значимыми, основополагающими в литовских мифах можно
расположить в следующем порядке:
1. Почитание Перкунаса, бога-громовержца.
2. Песенная литература (особенно траурные и прощальные песни).
3. Поклонение Земле.
4. Культ домовых и Огня.
5. Души умерших на млечном пути - пути Птиц (возможно, именно этот мотив
наиболее чётко реализован в сборниках стихов Бальмонта - Огненная птица и
Птицы в воздухе, созданных на основе литовских народных песен).
6. Почитание леса и деревьев в Святых рощах.
7. Культ лайм - богинь плодородия и домашнего счастья.
8. Обычай поминальных обрядов в честь умерших.
Большинство из вышеперечисленного в прямой или опосредованной форме (в
виде сравнений, метафор, уподоблений) встречается в стихотворениях Бальмонта,
посвященных Литве. И чувство безграничности, безбрежности пространства,
столь характерное для творчества раннего и зрелого Бальмонта, получает свою
локализацию в древних, исконных, мифологических, языческих образах.
В. Брюсов отмечал, что в Бальмонте бессознательная жизнь преобладала над
сознательной, отсюда и охотное прославление стихий. У него можно заметить и
определённый импрессионизм как манеру воссоздания действительности.
Один из литовских друзей Бальмонта, поэт Балтрушайтис, в своей статье
Внутренний путь Бальмонта выразился так:
Между поэтической силой поэта и его душой такая же зависимость, какмежду
зерном и почвой. Он- и жрец, и жертва; источник искусства и посредник, поэтому
ценность его произведений, их право на жизнь зависит от полноты и величия
вечных человеческих черт в его творчестве. И - как поэзия связана с мифами и
пророчествами, так и человек, раскрываемый в ней зависимый от времени и обстоятельств,
хочет обладать вечными чертами, [цит по: Vidugirytė 2005:37].
В восприятии культурных акцентов литовской мифологии, истории, действительности
у Бальмонта чётко действовал основной принцип символизма - это не
только искусство, но и способ объяснения мира. Например, камень в священной,
заповедной роще может свидетельствовать о святыне, которая здесь была или
предвидится, что она будет воздвигнута.
Основные выводы:
1. причины интереса к литовской теме у Бальмонта были разнообразны - и
потенциально-биографическая (предки из Литвы), и частная (дружеская переписка
и общение с литовскими литераторами, переводчиками, деятелями
искусства). Но, главная причина носила характер эстетической установки
- через исследование фольклора установление связей между художественными
сферами России и Литвы, создание феномена диалога культур.
2. Собственное творческое переосмысление главных мифологических мотивов
и культурных образов создало серьёзные предпосылки для создания
новой, нетипичной картины древнего мира, его настоящих, исходных, ар-
хетипических образов - естественных и в то же время глубоких по своему
содержанию.
ЛИТЕРАТУРА
Ницше, Фридрих. Так говорил Заратустра. - Минск, 1997.
Пайман, Аврил. История русского символизма. - Москва., 2000.
Valionis, Arvydas. К. Balmonto sugrįžimas? Metai 2006 8-9 / www.tekstai.lt.
Vidugirytė, Inga. Balmonto Lietuva. - Vilnius, 2005.
Олег Перов
Вильнюсский Университет, Каунасский гуманитарный факультет,Литва |
|
